Proza Michaiła Szyszkina. Nowe interpretacje

Монография посвящена романам Записки Ларионова (1993) и Взятие Измаила (1999) современного русского писателя Михаила Шишкина. Тематические, конструкционные и стилистические особенности данных произведений, ранее несколько обделенных вниманием критиков и специалистов, стали предметом анализа и дискуссий на двух литературоведческих семинарах в краковском Ягеллонском университете, собравших исследователей из России, Германии и Польши.

Фрагменты из книги

[…] роман Шишкина выразил постутопическое сознание общества в момент социальной ломки, когда ещe неясны были последствия этой ломки […]. Знание неизбежного поражения аннигилирует культурные и духовные ценности, маргинализация человека усиливается. Он становится изгнанником по собственной воле — сознательно делая себя из тайного антагониста власти в вынужденного конформиста, соучастника гонения на других.

Татьяна Рыбальченко

М. Шишкину удалось в XXI столетии написать классическую русскую повесть XIX-го века. Подчеркнем: написать не пародию, не пастиш — а, скорее, вырастить искусственный литературный кристалл, и при этом новый, современный текст оказывается почти неотличим от «настоящего», «хрестоматийного», «классического».

Татьяна Кучина

Шишкин сочетает образ иллюзиониста с личностью художника, а литературное творчество — с сотворением мира и в то же время волшебным трюком. […] Автор неоднократно подчеркивает, что мир был создан Словом, обладающим силой создавать вещи, а существование возможно лишь в тексте и благодаря словам.

Эльжбета Тышковска-Каспшак

Мир–текст в романе Взятие Измаила творится не только словом, но и кашлем, вздохом, трением глаз, зевком, взглядом, чирканьем спички. […] Слово и тело выступают здесь в перформативной и инициирующей функции в акте творения мира и развёртывания повествования, моментом перехода от стазиса к неконтролируемой динамике бесконечного становления и расширения. Мир рождается как сопящее, урчащее, цыкающее, шамкающее, мычащее тело, чей нескончаемый рост может быть прерван движением руки, решающим и окончательным жестом шишкинской литературной эсхатологии.

Ирина Шульцки